Шоколадные конфеты. Почему-то из Польши. Милая коробочка, какие-то бантики, виньетки, конфетки разной забавной формы. Невкусные, только что съедобные. Сразу вспомнилась Польша, какой она впервые показалась мне. Темные, узко заросшие по сторонам, извилистые дороги от границы, темнота, закрытые заправочные станции, все почти вымершее, пост спрятавшихся в кустах дорожных полицейских, которые зачем-то настойчиво указали нам ехать во вполне определенную сторону (как скоро выяснилось, практически противоположную нашему маршруту, который мы долго им втолковывали). Потом маленький городок и гостиница, где насилу удалось добудиться портье, и он неохотно впустил нас переночевать «мы обязуемся уехать сразу после завтрака». Но усталость была такой, что не было сил даже на вопросы. Спать. И наутро попытка поменять рубли на злотые, чтобы хоть заправиться перед следующей границей привела нас на городской почтамт, где я первый раз в жизни увидела список валют из порядка ста пунктов. Индийские рупии в нем были. Рубли тоже, в самом конце. Передо мной огромный страшный, дочерна загорелый дядька менял что-то албанское. Мелочь горстями, несколькими, она сыпалась из него со всех сторон вместе с потрясающе изжеванными купюрами. Все это хозяйство минут через 20 тщательного пересчитывания обменяли ему на пару местных бумажек. Вспотевшая очередь вздохнула. Очень хотелось есть. Кассирша, увидев у меня в руках рубли, демонстративно отвернулась поболтать с коллегой, надеясь на мое возмущение, чтоб проораться. Надежды не оправдались и оставались висеть возле ее головы нимбом, пока она нехотя меняла мои деньги и ринулись на интеллигентного вида мужчину за мной. Но его вид оказался обманчивым, изящный рот с аккуратными усами открылся, явив нешуточное жерло, и выплеснул на незадачливую кассиршу весь накопившийся недосып и перегрев. Та втянула голову в плечи и заработала так быстро, что купюры бабочками замелькали в ее руках. Порядок был восстановлен, и я оторвалась от этого зрелища и пошла купить еды.
На полке нашлась наша шоколадка, родной московской фабрики. Вкусная. От ее вида, такого радостно-идеологического, закопошились обрывки то ли своей. То ли родительской памяти. Да, своей. Я помню первомайские демонстрации своего детства. В этот день всегда цвела черешня. Воздух, холодные весенние струи которого перемешивались с неожиданно жаркими порывами ветра с разогревшихся под неверным солнцем железных крыш, был щедро замешан на нежных черешневых лепестках. Улицы были полны народа. Все заходили друг за другом, возбужденно переговаривались, розовели, видимо большинство успевало все-таки пропустить с утра разрешенную супругой по случаю праздника рюмочку. И супруга тоже не отказывала себе в маленьком удовольствии. Светлые плащи, яркие курточки, солнце, огромные бумажные цветы на палках, которые делали накануне — это был способ нести на демонстрацию цветы, а не портрет. Портреты членов политбюро раздавали у отца на работе, но если ты пришел с цветами, то можно было идти с ними. А нам, детям, цветы нравились не в пример больше, я вообще не могла понять, что красивого в толстом дяденьке на портрете, и почему этим лицом нужно украшать моего папу. Он и так хорош в своих узких брюках, клетчатой рубашке и с мягкими вьющимися волосами до плеч. Еще мы подбирали большие голые ветки деревьев, приделывали к ним белые и розовые бумажные цветы и получались как будто ветки цветущей черешни. Потом, семьями и группами, люди шли к своим работам — кто в НИИ, кто на завод или контору и оттуда уже нестройными колоннами, скорее даже толпами, двигались в центр города. Там колонны сливались в огромную пеструю гусеницу, она ползла по самой широкой и длинной улице города под невнятно-бодрые призывы из громкоговорителей и бравурную музыку, радужным улиточным следом оставляла за собой ленточки, бумажки, растоптанные цветы, окурки и пробки от припрятанных во внутренние карманы плащей бутылок. Я все ждала, когда же случится то, ради чего все собрались такой огромной толпой, и думала, что просто не вижу этого, самого главного, за спинами взрослых. Постепенно музыка удалялась, толпы редели, расползались по квартирам, паркам и подворотням, уже в открытую доставались бутылки и термосы, детям покупали мороженое. По телевизору бабушка смотрела то же самое, только на непредставимо огромной и величественной московской Красной площади, я опять вглядывалась в экран в попытках почуять главное, но не было ничего, кроме непонятного радостного подъема в душе. Я потом только, уже взрослой, поняла, что это и было главное. А потом мы весь вечер играли во дворе под не стихающим снегом черешневых лепестков, вооруженные бумажными цветами и шариками, кричали «Ура краснознаменной тете Лошади!» и «Да здравствуют трудовые свершения Екатерины Альфредовны!». Екатерина Альфредовна была фантастически толстой женщиной из соседнего подъезда, и каждое ее перемещение нами, детьми, встречалось с огромной помпой и потом долго обсуждалось. Еще мы залезали на старые коновязи во дворе и принимали там гордые позы — изображали трибуну. Иногда все одновременно, так что народа не было. И нам давали шоколадные конфеты. Тогда, во Львове, шоколадная фабрика делала очень красивые и необыкновенно вкусные конфеты. Сейчас этот вкус как будто переехал вслед за нами в Москву, потому что ту фабрику купил огромный европейский кондитерский концерн, и конфеты там стали как везде.
Думаю, отказаться от конфет вообще так трудно вовсе не потому, что организм не желает расставаться с привычными углеводами и кофеином. Организм, точнее его память, не желает расставаться с красками и уютом детских воспоминаний, которые одни способны украсить собой жизнь до самой старости. Забавно — мы все детство стремимся вырасти. Нам кажется, что за очередным днем рожденья, как за волшебной дверью, нас ждет что-то настоящее, главное, необходимое, мы стремимся разглядеть это впереди хоть смутно, хоть одним глазом, как тогда в телевизоре смысл первомайской демонстрации.
Мда, попытка выгнать из головы сонную морось ночного дождя чашкой кофе с конфетами дала неожиданный результат … Дальше в планах значится нажарить котлет, приготовить тушеные овощи и сварить компот. Интересно, что вытащат на свет божий эти простые действия?
Уже представляю. Идея — надо записать разные кулинарные воспоминания.